(Серия Экономическая теория)

Экономисты частенько относятся свысока к истории, а уж тем более – к культуре. Это касается, конечно, не всех, врать не буду, но многих представителей этой специфической науки, которые пытаются познать секреты движения продукта в обществе, даже не понимая его, и предпочитая искать твёрдые, как закон всемирного тяготения, векторы развития. Эти деятели, не важно, являются они государственниками или рыночниками, не понимают одной простой вещи – экономические процессы во многом представляют из себя продукт сознания, и уж тем паче – продукт исторически изменчивого социального процесса. Исторические знания специалистов по менеджменту и кризисному анализу оставляют желать много лучшего.

Однако экономика требует именно исторического анализа, и в этом старик Маркс был совершенно прав. Современный экономический мир возник на основе столетий развития социальных отношений, и многие эго элементы требуют тщательного исследования. Скажем, экономика аграрного общества явно весьма отличается от экономики капиталистического, развитие аграрных и городских социальных кластеров доновременного периода отличается наличием сложных горизонтальных связей, и слабой их вертикализацией – всё это требует рассмотрения.

Поэтому тонкая книжка экономиста Дугласа Норта (1920-2015) действительно является очень важной для тех, кто изучает именно динамику экономического развития, и пытается найти его движущие силы. Что говорит классика? Что человек является существом рациональным – это нам говорит и классическая политэкономия, и государственнические схемы, правда, определяя их по разному, в одном случае носителем экономической рациональности представляется активна часть населения (вспоминаем Айн Рэнд), в другом – государство.

Дуглас Норт постепенно приходит к выводу, что не всё так просто под луною. Долгое время он разрабатывал теорию рациональных институтов, написал об этом две книги (1981, 1990), однако к середине 2000-х, уже, я бы сказал, глубокий старик, выпускает неожиданно свежую по звучанию книгу «Understanding the Process of Economic Change» (2005). Что же не так с рациональностью? Во первых, человек зачастую попросту не имеет необходимой информации для принятия рационального решения, и далеко не всегда реагируют на внешние раздражители, призывающие к смене рациональной стратегии (вспоминаем булочника у Адама Смита), во вторых, далеко не всегда действия отдельных людей, или целые институции, направлены на рационализацию экономики (Опять нам это знакомо, да?). Отвергая любые попытки выстроить естественнонаучную теорию экономики, будь то в форме физической, либо биологической, даже скептически отнёсся к разрабатываемой им в молодости клиометрии, Норт ориентируется на совсем другие вещи…

Резюмируя: классические экономические теории строят свои, в общем-то, вполне верные и точные наблюдения в синхронии, в статике – в общем, в каком-то определённом состоянии, и расценивают его вектор как эргодическую величину (от слова ergo, само собой). Норт же предлагает рассматривать экономику в диахроническом аспекте, в аспекте развития и изменения, движения. Он не отрицает известную степень социальной эволюции, но задаёт ей определённые, лишённые линейности параметры. Добавлю так же, что определённое влияние на его исследования оказал Маркс (впрочем, хотя бы косвенное влияние испытали все «общественники»), а также то крыло «австрийской школы», которое отвергало строго математические модели и поиск чётких экономических закономерностей, как Людвиг фон Мизес, и, в особенности – Фридрих фон Хайек с его теорией культурной эволюции и институционализмом.

Развитие социальных отношений он строит из нескольких компонентов. Во первых – природные условия и демография вкупе с качеством населения, во вторых – человеческий опыт и знания о преобразующей окружающий мир деятельности, ну и в третьих – институты, в рамках которых применяется накопленный опыт и осуществляется человеческая деятельность. Институты создаются обществом для преодоления неэргодичности мира, позволяя хоть как-то структурировать окружающий хаос, и задать человеческому поведению определённые рамки. Позволю себе пример: раннесредневековые leges barbarorum представляли из себя систему наказаний, институциональное, формальное оформление неформальных социальных отношений, пресечение табуированного поведения. Так, в сугубо негосударственной Исландии, тем не менее, был подобный сборник предписаний, называвшийся «Серый гусь».

Здесь мы пришли, возможно, к главному ядру концепции Норта. Есть неформальные институты – спорадически возникающие социальные договорённости, такие, как локальные крестьянские объединения, например, сообщества южнофранцузских пастухов, ранний ремесленный цех, и так далее. Формальный институт более прочен, он имеет закрепляющее юридическое оформление, и имеет более статичный характер – таковы, скажем, юридические кодексы и законы, или институты представительства в органы власти. Однако формальные институты и менее гибки, и зависят от механизма принятия решений конкретных людей, находящихся в рамках других институтов и, что даже более важно, в рамках определённых убеждений. Неформальные институты куда более гибки, однако и здесь есть существенная проблема – их механизмы зачастую имеют хаотичное течение, и это повышает вариативность действий и, следовательно, вероятность неверных решений. В рамках и той, и другой парадигмы лежит рациональность – и с этой точки зрения обе системы институций, безусловно, имеют место быть, и имеют право на существование.

Что же делает институты более гибкими и живучими? Для измерения Норт вводит понятие «адаптивной эффективности», которая как раз показывает реакцию институтов на новые условия и раздражители. К примеру, адаптивная эффективность ранних ремесленных объединений, из которых вырастали цеха, была очень велика, они ориентировались на рынок сбыта и со стороны знати, и со стороны горожан и крестьян, поздние же цехи, имеющие твёрдый свод правил, установок и предписаний, потеряли свою эффективность перед наступающей новой волной производственной активности, и сошли на нет.

Важно также отметить различие между институтом и организацией. Институт – метод, организация – субъект, который реализует метод. К примеру, совокупность законодательных актов, образующих правовую систему, является институтом, а правоохранительные органы и суды являются организациями, которые работают в этих рамках (а вот их эффективность является большим вопросом). И здесь мы приходим к другой, вытекающей отсюда концепции Норта – «эффект колеи» — старые механизмы институций и представлений, работающих в новых условиях, для них уже не подходящих. Примера приводить не будет, они перед нашими глазами каждый день… В ту же копилку отправляется и попытка перенесения институтов одной социальной системы в другую, что тоже нам знакомо (впрочем, приживаемость британских институтов в бывших колониях Норт расценивает вполне позитивно… впрочем, с некоторыми поправками, это действительно может быть так, но несколько по иным причинам, чем вскользь сказано в книге).

Итак, строим общую схему.

Человек ограничивает свою деятельность рамками институтов. К примеру: тот, кто желает закрепить за своей семьёй определённый земельный участок, прибегает к институту частной собственности (1). Страх того, что его могут согнать с этой земли, является базовым стимулом (2) для его закрепления, и тогда носитель права идёт на определённый издержки (3) для его гарантии. Скажем, норвежский бонд утверждает своё право перед организацией (4) – тингом, которая, в свою очередь, добавляет к неформальному институту собственности-odal формальный институт подтверждения владения на определённых условиях, а также вырабатывают чёткие формальные правила наследования, базирующиеся на неформальных отношениях.

Сложившиеся отношения являются традиционными, однако социальные и государственные условия меняются, и возникает «эффект колеи» (5), когда в политические, или общественные решения (6) принимаются в соответствии с уже отжившим сводом установок, что приводит к неэффективному результату (7). Он является новым стимулом, вокруг которого образуются новые институты… Ну дальше ясно.

Подобную методологию Норт пытается применить и к истории возвышения Европы, и в ряде его размышлений есть рациональное зерно, притом, что экономист честно признаёт, что динамика развития европейского общества нам по прежнему известна плохо, плохо ясно и историческое соотношение между неформальными и формальными институтами. Однако с одной мыслью я практически полностью согласен – развитие европейского общества является заслугой удачно сложившегося соотношения деятельности формальных и неформальных институций. Согласно Норту, успех Европе обеспечило отсутствие централизации и развитая конкуренция между… государствами? Или всё же отдельными институтами и группами людей, поскольку само понятие «государство» в этом плане представляется очень абстрактным. Расцвет капитализма начинается в областях с богатой социальной динамикой, формирующей гибкие институты управления – Голландии и Англии – которые также, благодаря торговле, имели солидную материальную базу, которая имела широкое распределение в обществе. Отсутствие централизации и конкуренция привели к вариативности развития, и отбор удачных его вариантов. Излишнее государственное давление и централизация управления на Востоке, считает Норт, резко снижала социальную динамику и, стало быть, вариативность развития, единообразие политических решений резко увеличила вероятность неудачного решения (на Востоке, впрочем, тоже не всё так просто, и действительно скорее в более поздний период). Иллюстрацией процесса торможения социальной динамики является, по мнению автора, и Испания – девальвация денег, а позже и снижение потока драгметаллов из-за океана заставило власти Пиренейского полуострова возмещать свои убытки за счёт населения, налогов, поборов и конфискаций, что привело к упадку экономической деятельности населения, и, в дальнейшем – упадку всей страны. Наследие централистских институтов Испании, писал Норт, и являются наследием и главной бедою современной Латинской Америки, в которой и демократические режимы иногда принимают совершенно монструозные черты.

Однако, по мнению Норта, не стоит и недооценивать государственный фактор. Одним из главных достижений европейской экономики он считает обезличенный обмен, разделение труда и высокую степень его специализации, глубокое развитие капиталистического обмена. Соблюдение контрактов, а также сохранений правил игры и становится главной задачей нового европейского государства и бюрократии, то бишь – развитие юридической системы, задающей общие контуры законодательного и правового поля. Конфигурация взаимоотношений может быть разной, само собой, где-то сильнее, как во Франции, где-то слабее, как в Англии с её традициями представительства, но – тем не менее.

Таким образом, Европа родилась из позитивной конкуренции разных начал и идей, отбора эффективных институтов и шлифовке наиболее удачных форм общественных отношений. Это не лишено здравого смысла, однако Норт достаточно скептически относится к гибкости современных институтов, и неуверенно говорит о поиске новых форм адаптивной эффективности, позволяющих более разумно и рационально корректировать социально-экономическое развитие.

В этом есть всё же некоторое противоречие. С одной стороны, сочетание неформальных и формальных институтов порождает социальную динамику, почему больший контроль над их деятельностью должен иметь такой же эффект? Я прекрасно понимаю, что Норт имеет в виду, он имеет ввиду сознательную инженерную корректировку институтов при обладании определённым объёмом знаний о его развитии. Мысль соблазнительная, но таящая в себе много подводных камней, в особенности если учесть иррациональную и властолюбивую природу человека, включая многочисленные примеры искусственного поддержания «плохой» эффективности во имя сохранения собственного властного ресурса. Поэтому элемент синергетической вариативности всё равно должен присутствовать в обществе, пусть это даже и увеличивает риски.

Однако важно помнить и о главной мысли, высказанной Нортом. Игроки в рамках какого-либо социального поля должны понимать правила игры, по которым работает система, в рамках которой они живут. При чётком понимании собственного социального мировоззрения придёт рациональное восприятие собственных взглядов, которое позволит вступить в позитивную конкуренцию с другими системами взглядов. Это касается напрямую и современности, где каждый идеолог пытается отыскать единственно верный и правильный путь развития, коего, скорее всего, не существует вовсе. Понимание и поиск новых инструментов реализации собственного потенциала – вот что ждёт в дальнейшем человечество. Познание продолжается.

Рецензия на книгу Патрика Бальфура, лорда Кинросса "Взлёт и упадок Османской империи" — https://alisterorm.livejournal.com/23453....

Рецензия на книгу Елены Гуревич и Инны Матюшкиной "Поэзия скальдов" — https://alisterorm.livejournal.com/23741....

Рецензия на книгу Ольги Лясковской "Французская готика" — https://alisterorm.livejournal.com/24112....

Как так получилось, что мир изменила книга, которую мало кто читал?

«Das Kapital» — легендарное творение Карла Маркса, классика экономической мысли, синтез экономики и философии, одна из самых любопытных попыток синтеза картины мира XIX века…

Эту книгу скупают целыми тиражами – затем, чтобы она красиво стояла на полке. Она является настольной книгой нескольких групп политический партий – при этом большая часть очень приблизительно знает её содержание. Лично я знаю только одного человека, который всерьёз читал «Das Kapital», ещё в советские годы – увы, его изыскания по этому поводу в те времена посоветовали попридержать при себе…

Естественно, экономический трактат, пусть даже и столь мифологизированный, стоит внимания, в любом случае. Экономисты всех без исключения направлений так или иначе отдают оммаж Карлу Марксу, любой обзор истории экономической мысли, начиная с чудака Йозефа Шумпетера и кончая либертианцем-маржиналистом Лаонелом Робинсоном не обходился без его имени. Вот и я, сирый, решил, что готов приобщится к сему трактату, тем паче, что неволей приходится заниматься и марксистской историософией, и её причудливыми мутациями в самых различных мозгах. Грубо говоря, нужно понять, что у Маркса есть, чего – нет.

Но сначала – немного истории.

Разгадка создания полемических критических работ Карла Маркса проста – ему жутко не нравился окружающий мир. И он всю жизнь пытался понять, что его именно не устраивает, и что с этим делать. Выпускник Берлинского университета, ученик Бруно Бауэра, он изначально пытался отыскать ответ в хитросплетениях классической немецкой философии, откуда вышел сам, и чью печать нёс всю жизнь. Однако вскоре стало ясно, что гегельянский «идеализм» не сможет дать ответ на вопрос, почему общество настолько несправедливо устроено? Свои ответы молодой философ начал искать в сфере, к которой его соратники обращались нечасто – к экономике. Один из первых трудов Маркса на эту тему – «Экономико-философские рукописи 1844 года», представляет собой ряд сумбурных набросков на тему корявости общественного устройства современного мира, в базисе которого заложены вполне конкретные экономические язвы – эксплуатация рабочего класса, их оторванность от средств производства, несправедливое распределение продуктов экономической деятельности… Свои представления Маркс и его друг Фридрих Энгельс изливали и на страницах периодики – они основали в Кёльне революционную газету «Neue Rheinische Zeitung», где излагали свои острополитические памфлеты. Апофеозом стала знаменитая программа, получившая название «Das Manifest der Kommunistischen Partei», ставшая одним из важнейших памфлетов революций 1849 г.

После неудачных революций Маркс перебирается в Лондон, где продолжал заниматься революционной деятельностью, но уже с меньшей интенсивностью. В течении следующих 15 лет он работает над своей материалистической теорией капитализма, пытаясь выявить механизм его работы и вероятную эволюцию этой конструкции. В 1867 г. он наконец-то завершает первый этап работы, и выпускает первый том сочинения, который красноречиво называет «Das Kapital».

Первый том целиком посвящён механике производства капитала, и в данном случае Маркс опирается на классиков экономической мысли, в основном на Адама Смита, а также Давида Рикардо. Одна из главных заслуг философа в его синтезном подходе к экономической мысли: то, что у Смита и Рикардо изложено в сумбурном потоке мысли, Маркс объединяет в единую систему производства. Конечно, в первом томе тоже хватает лирический отступлений и несуразностей, но главная линия вполне жёстко и чётко обозначена: трудовая теория ценности, а в своём социальном измерении – противоречие между классом капиталистов (хозяев средств производства) и рабочих (непосредственных производителей). Смысл теории известен: философ, вслед за Смитом и Рикардо, определял ценность продукта как квинтэссенцию труда рабочего, точнее – рабочей силы. Рабочая сила, нанимая капиталистом за заработную плату («переменный капитал»), имеет свою ценность (правда, кем измеренную?), и от её оплаты зависит норма прибыли. Отсюда исходит марксовская теория заработной платы: работодатели-капиталисты (монолитное образование, в данном случае), молчаливо солидаризируясь друг с другом, сами определяют уровень заработной платы в сторону понижения, к минимальному прожиточному минимуму (Рикардо, и нелюбимый нашим героем Мальтус), поскольку работодатель заинтересован в лишь в воспроизводстве рабочей силы. Рабочий вырабатывает свой минимум, излишек же его труда (фактически, «недооплаченное рабочее время») является прибавочной стоимостью, то бишь – чистой прибылью. Отсюда же исходит и самый любопытный итог исследования Маркса: «Всеобщий закон капиталистического накопления». Смысл его заключается в том, что предложение рабочей силы будет расти, следовательно, будет падать его абсолютная ценность, что приведёт к катастрофическому обнищанию населения. Уменьшается потребительская способность населения, что ведёт к перепроизводству товаров, и кризису производства. Со временем, череда подобных кризисов приведёт к невозможности дальнейшего производства прибавочной стоимости, и сделает капиталистическое производство нерентабельным.

Но о первом томе сего трактата поговорим, пожалуй, в другой раз, когда у меня хватит духу более подробно заговорить о противоречиях концепции Маркса. Сейчас речь пойдёт о втором томе «Das Kapital», Всё вышеназванное – только самая общая канва его содержания, и я её привёл здесь для понимания контекста общей теории капитализма, в рамках которой работал Маркс, поскольку говорить о содержании второго тома просто так – бессмысленно. В первом томе говорится об основе производства капитала, во втором – его оборот, механизм воспроизводства капитала, движущих силах его обращения и возобновления потока. Читать второй том одновременно и проще, и сложнее. Почему проще? Мы привыкаем к специфическому стилю Маркса, и к его логике, тем более, что второй том значительно более последовательно следует избранной тематической направленности. Почему сложнее? Углубление материала ведётся за счёт глубокой проработки логических конструкций за счёт сложных математических уравнений, иногда следить за потоком мысли Маркса достаточно сложно, необходимо самому прокрутить в голове изложенное.

Итак, второй том «Das Kapital» — не просто дополнение к первому, но и вполне самостоятельные изыскания, которые имеют самостоятельное же значение.

Вспомним классическую схему Адама Смита, которую воспроизвёл Маркс в первом томе:

Т-Д-Т

Или Д-Т-Д’ ;

классическая схема капиталистического накопления: Т-Д-Д’ ,

производство: С+V= капитал, здесь С – средства производства (основной капитал), V – рабочая сила (переменный капитал);

прибавочная ценность – М’=М/U*V / K*A’/A*N ; здесь M’ – прибавочная ценность общая, M – ПЦ отдельного рабочего, U – цена рабочей силы за день, V – общая сумма переменного капитала, К – стоимость рабочей силы, N – число рабочих. С этим всё ясно, хотя и слегка мудрёно, но разобраться вполне можно.

Однако капитал должен не просто однократно получить прибыль, его задача – вновь пустить средства в оборот, чтобы набрать ещё больше. Однако у этой прибыли должен быть источник, как мы помним, он содержится в рабочей силе, в разнице между ценностью труда и переменным капиталом. Секрет воспроизводства заключается в механизме оборота капитала, для того, чтобы его понять, необходимо расширить старую добрую схему, вот так:

Д – Т (С+V)… П… (Т+Т’(М’)) – (Д+Д’(М’)) – и далее по кругу.

Что значит сия китайская грамота? Сволочь-капиталист на определённый стартовый денежный капитал приобрёл себе средства производства (основной капитал – «С») и рабочую силу (переменный капитал – «V»). Две этих составляющих встретились, и начался процесс производства (П), завершившийся, естественно, изготовлением товара (Т). Товар содержит в себе обычную ценность (представляющую собой сумму затрат «С» и «V»), плюс прибавочную ценность, мы помним, из чего возникающую. Суммы ценностей образуют потребительскую стоимость, которая, собственно и реализуется на рынке сбыта. Это приносит капиталисту определённый денежный капитал с прибылью (Д’), который вновь включается в новый цикл производства. прибавочная ценность в данном случае просто необходима, так как новый цикл оборота требует определённых издержек ещё на этапе реализации (транспортные расходы, хранение, бухгалтерия и т. д.). Поэтому процесс производства (время) может несколько опережать реализацию уже произведённого. Для того, чтобы машина оборота не застревала, из резервного фонда нашего героя авансируются средства в его поддержание, в основной (ремонт оборудования и материалы) и в переменный (наём рабочей силы). Этот авансируемый в ходе производства капитал Маркс именует «оборотным», поскольку он поддерживает процесс производства и идёт как бы параллельно основному его циклу. Так, в течении одного оборота основного капитала может совершиться, при необходимости, несколько оборотов оборотного (прошу прощения), что помогает производственному процессу не останавливаться и продолжать получение прибавочной ценности.

Именно такое толкование обращения капитала в индивидуально взятом случае считается классическим (Пол Самуэльсон не даст соврать), более последовательно изложенным, нежели до этого у Смита и Рикардо. Конечно, определённые вопросы у меня, Homo Oeconomicus Practicus, вызывают сомнение, например, сама концепция прибавочной стоимости, но этот разговор я отложу до следующего раза. Пока речь об обороте капитала.

Маркс не был бы Марксом, если бы не пошёл дальше в своих изысканиях, ведь его основная цель заключается в построении большой, общей социально-экономической модели капитала, и, следовательно, оборота. Поэтому он, не размениваясь на мелочи, начал создавать свою теорию воспроизводства и обращения всего общественного капитала. А вот здесь уже начинаются проблемы. Почему? А вот смотрите.

Для того, чтобы подобная постановка вопроса вообще была возможна, Маркс делает любопытное допущение. Дробные части капиталистического производства, а, следовательно, продукта, в совокупности представляют собой часть некого общественного продукта и общественного капитала. Общественный продукт, и весь капитал Маркс делит на две части: на производственный (то, что может опять войти в процесс производства) и потребительский. Следовательно, все капиталистические предприятия делятся на два гигантских сегмента – условные I и II, которые обмениваются продуктами и денежным капиталом, выписывающими в красивой схеме Маркса весьма замысловатые «восьмёрки». Но дело не в них. За исключением этого разделения класс капиталистов представляет из себя монолитную целостность, которая действует в идеальном балансе друг с другом Это-то и смущает…

Схема Маркса практически не подразумевает конкуренции между капиталистами, в его модели никакой конкуренции не предусмотрено, иначе она не работает. Конкуренция, как я уже подсмотрел, появляется только в III томе, но он вообще как-то отличается от I, и говорить об этом мы сейчас не будем. Но факт: в глобальной схеме оборота капитала конкуренция не имеет никакого значения. Возможно, дело в том, что сам Маркс никогда не принимал участие в этих процессах, и все его рассуждения имели исключительно теоретический характер… в чём он постоянно обвиняет своих же оппонентов.

Впрочем, говорить о противоречиях сего труда рановато, поскольку впереди ещё III и не совсем «официальный» IV тома, которые, возможно, как-то объясняют противоречия в схеме Маркса.

В итоге: не стоит боятся взяться за «Das Kapital». Здесь нет ничего сверхъестественно сложного, текст достаточно неплохо логически выверен, и пониманию смысла никак не препятствует. Главное – привыкнуть к специфическому стилю изложения, к языку, который Маркс заимствовал у своей философской колыбели – это зубодробительный стиль немецкой классической философии, к которому просто нужно привыкнуть. А так…

Сложность и всеохватность «Das Kapital», мягко говоря, преувеличена. Однако это один из фундаментальных философско-экономических трактатов, и одна из самых интересных попыток создания целостной модели капитализма, которая заслуживает самого большого внимания. Поэтому, если у вас есть возможность – настоятельно рекомендую ознакомится с этой вещью, хотя бы для того, чтобы развеять устойчивые мифы и понять, что здесь есть, а чего на самом деле нет.